Беатрикс растерянно молчала. Тяжело было слышать неискреннее «милая моя». А быть женой лишь по документам, не на деле еще большая пытка!
Корнелиус почувствовал напряжение, возникшее в разговоре, и каким-то теплым, совершенно домашним голосом стал рассказывать о себе.
Беатрикс смотрела на удивительно спокойное лицо взрослого человека, который легко и просто делился своими детскими воспоминаниями. Девушка смеялась вместе с Корнелиусом, вместе с ним грустила и печалилась.
Оказывается, ему несладко приходилось в колледже, где одно время его дразнили сладкоежкой: он таскал в ранце конфеты, шоколадки, и на переменах проглатывал их, как голодающий — кусок хлеба. Противно, когда тебя дразнят, пришлось на время забыть о сладостях, всерьез заняться спортом. Вот откуда у него страсть к лошадям, желание покорить воздушную стихию — юношей Мидволд обожал сидеть в кабине вертолета и держать руки на штурвале, чувствуя, как тяжелая машина подвластна его движениям, желаниям.
Корнелиус очень любил родителей, и не скрыл от Беатрикс тот факт, что и в колледже, и в университете скучал по ним. Вот почему выбрал профессию юриста: хотел во всем походить на отца и мать.
Отец его рано умер, не дожив до пятидесятилетия двух дней. То, что он являлся великим адвокатом и умным политиком, не помешало ему сколотить огромное состояние на торговле антиквариатом. Среди любителей старины он слыл профессионалом, оставил на память о себе и по сию пору действующий аукцион, на который съезжаются любители искусства со всего мира… Картины старых голландских мастеров в доме матери — подлинники!
— Не может быть! — ахнула Беатрикс.
— Может, — проговорил Корнелиус. — Кристиан Ван дер Мей — он был завсегдатаем нашего дома, — частенько просил отца продать часть собрания, но тот не соглашался. Представляешь, они даже перестали разговаривать друг с другом из-за этих картин, чуть было не поссорились навсегда, их едва помирила мать! Она в молодости была потрясающей красавицей, но характер у меня в точности, как у нее. Мы самостоятельные, не переносим, когда нами командуют. У нас с ней общее правило жизни: всего надо добиваться самостоятельно, тогда обретенное счастье или богатство никогда не покинет тебя.
Как Беатрикс нравилось слушать Корнелиуса! Она подумала, что готова сидеть рядом с ним часами. Но все хорошее, увы, кончается. Настала пора прощаться. Дела требовали присутствия Корнелиуса в Амстердаме.
— Беатрикс, — сказал на прощание адвокат, — мы с тобою много работаем. Поэтому иногда надо отдыхать. Я приглашен по делам в Гронинген. Скажем, на небольшое деловое совещание. Пробуду там дня три и не смогу приехать к тебе в субботу и в воскресенье. Но очень хочу, чтобы ты составила мне компанию. Думаю, можно оставить Винсем на это время?
Сердце Беатрикс оборвалось и покатилось куда-то вниз.
— Зачем? Сопровождать тебя в деловой поездке? В качестве кого?
— В качестве жены. Мои коллеги не дают мне прохода и требуют, чтобы я показал им свое сокровище. Я имею в виду тебя, конечно, а не Винсем.
— Я согласна, — опустила глаза Беатрикс. Голос ее растерянно дрогнул.
— Прекрасно, ты — умница, — констатировал адвокат и быстро направился к автомобилю.
Начало следующей недели Беатрикс провела в сутолоке и спешке. Она, как одержимая, готовилась к предстоящей поездке в Гронинген. Объездила десятки магазинчиков и салонов, накупила кучу вещей, уйму косметики, несколько пар обуви. Постоянно примеряла наряды, и, чего с ней раньше не случалось, возненавидела свои веснушки.
Пару раз она пыталась избавиться от них. Выискав в журналах косметические рецепты, накладывала на лицо дольки лимона со свиным салом, сметану, розовое масло и даже жир кашалота. Эту редкость Беатрикс купила совершенно случайно в одной из тихих аптек на окраине Амстердама… Но ничего не помогло: веснушки как сияли на ее милой мордашке, так и продолжали сиять.
Ну ладно. У нее есть последний шанс, и она его обязательно испробует.
Накануне отъезда, Беатрикс нежно распрощалась с дедушкой и бабушкой, сказала, что обязательно позвонит им из Гронингена, погрузила вещи в желтую «тойоту» и покинула поместье Винсем.
С трудом затащив покупки по скрипучей лестнице на четвертый этаж, в свою амстердамскую квартирку, в предвкушении предстоящей поездки даже забыв напиться кофе и съесть любимое пирожное с запеченными сливами, Беатрикс первым делом переоделась и подошла к зеркалу.
Длинное, до щиколоток, темно-коричневое платье от дорогого портного непривычно удлинило ее фигуру. Тяжелая нитка бус практически закрыла ключицы и придала глазам странное выражение: казалось, из зеркала на Беатрикс смотрит другая женщина. Она, эта другая, была чуть-чуть старше, спокойнее и, кажется, умнее… Ну, ничего-ничего. Та особа из зеркала куда больше походила на настоящую жену преуспевающего адвоката.
Одно плохо, образ респектабельной молодой дамы портили чертовы веснушки, нахально горящие на скулах и на носу. Нет, с этим безобразием надо было кончать.
Через двадцать минут Беатрикс стояла перед дверями торгового центра, в салоне которого работала Салли, однажды оказавшая ей хорошую услугу.
Та сразу узнала бывшую клиентку.
— Привет! Я тебя не забыла, — радостно сказала полная парикмахерша. И увидев на безымянном пальце левой руки Беатрикс кольцо, присвистнула:
— Захомутала, значит? Стало быть, сосватанное мною платье помогло! Ай, да Салли! Как он поживает, твой муж?
Беатрикс говорила о Корнелиусе, как о самом лучшем мужчине на свете.